"Осетинский патриотический форум 'Ирон ныхас'"

МЕЖДУРОДОВЫЕ АДАТЫ. Родовой строй возник гораздо раньше, чем образовалось государство. При отсутствии субординационного властноправного порядка, каждый мог получить защиту только от своих родственников. Поэтому вырабатывалось правило, что весь род должен защищать каждого своего достойного защиты члена и, с другой стороны, каждый член должен был жертвовать все для блага всего рода, как такового. Родовой союз считался в одно и то же время и кровным, и хозяйственным и религиозно-нравственным союзом. Каждый род имел своих богов, своих умерших предков, которым поклонялись, память которых чтили. Каждый общественный союз должен был иметь символ своего единства. Таким символом являлось знамя, герб, портрет вождя и т.п. Символом родового единства у горцев служила обыкновенно цель от котла. Выбросить цепь котла являлось величайшим оскорблением рода. Даже у народов с более развитым общественным строем семейный родовой очаг играл огромную роль и пользовался большим почетом. Так, карабахские армяне предпочитали венчание на семейным очагом венчанию в церкви вплоть до начала XX в. "В Кабарде есть немало супругов, обвенчанных над тундиром, и они говорят с убеждением, что "тундир выше церкви, так как он кормит, согревает и очищает их"(64).

За всякий серьезный вред, нанесенный членом одного рода члену другого, между этими родами велась война, причем каждый член обиженного рода считал своей священной обязанностью мстить члену род обидчика. "Юридические последствия всякого правонарушения на первобытных стадиях есть кровная вражда и цель древнейшего судопроизводства есть только заключение мировой между враждующими сторонами. Последним принадлежит безусловно право частной войны, и судопроизводство сводится к установлению известного соглашения, которому свободно подчиняются, заранее признав для себя обязательным решение суда, а для приведения его в исполнение они представляют ручательства. Ни обязательной подсудности, ни экзекутивной власти здесь не существует, ибо первоначально всякий союз мира есть суверенная единица, а с другими союзами мира в крайнем случае он вступает лишь в соглашение"(65).

Так возникла кровная месть, которая известна была всем народам, когда у них родовой строй, а родовой строй был у всех народов. В песнях Эдды и Нибелунгах, в Рипуарской и Салической правдах, в Ряде земского права чехов мы читаем о родовой мести. Но не только арийцы, а и семиты и монголы знали родовую месть. У арабов она называлась "эр", у евреев "гоэль". Древние греки пели о том, что как Ахиллес, мстя за смерть Патрокла, захватывает 12 троянских юношей и приносит в жертву своему убитого другу. В "Одиссее" и " Иллиаде" мы встречает описание того, как отец мстит за сына, сын за отца, брат за брата как эта родовая месть заменяется выкупом. "Даже тот, чьего брата убили, чье умертвили дитя, искупительный дар принимает. Выкуп большой заплатив, остается убийца в народе". Подобно тому как на Кавказе убийца отправляется в изгнание ("канлы"), в гомеровской Греции он также изгонялся из пределов своего постоянного места жительства. У дагестанцев, осетин и ингушей она сохранялась до недавних пор. У черкес и горских татар исчезла.
Одной из самых трудных задач советского суда являлась борьба против родовой, кровной мести. Первоначально суды рассматривали убийства из кровной мести, как преступление, совершенное из низменных побуждений и очень строго за него карали. Тем не менее это вызывало усиление кровной вражды, которая распространялась на всех свидетелей, дававших показание против подсудимого, а порой и против судей и обвинителей. В настоящее время за убийство из кровной мести не назначают слишком строгих мер наказания. Убийц часто приговаривают к условному лишению свободы, но обязательно высылают из пределов его родины. Это очень целесообразная мера, лишающая возможности продолжать мщение. Как отмечал К.Дигуров, "одно время в автономных республиках и областях было сильное течение в сторону резкого усиления репрессий по бытовым преступлениям. Так, например, при разработке законопроекта по бытовым преступлениям представителями Дагестана и Чечни внесено было предложение применять высшую меру социальной защиты к убийцам на почве кровной мести. Но Наркомюст не согласился с этим, так как он справедливо полагал, что бытовые преступления в конечном счете вызываются невежеством и некультурностью. Правительство РСФСР нашло наиболее целесообразным применять к ним пониженную репрессию, вплоть до условных осуждений. Эта точка зрения целиком усвоенная национальными судами, легла в основу в настоящее время уголовной политики по бытовым преступлениям, причем местами эту политику проводили очень вдумчиво"(66). Следует учитывать, что еще недавно у горцев убийство из кровной мести являлось не преступлением, а подвигом, выполнением религиозного долга перед убитым. До прихода русских месть совершалась отнюдь не тайком. У горцев, например у осетин, еще совсем недавно тот, кто не желал мстить, терял общественное уважение. Его кормили собаками. Поэтому у горца возникала тяжелая дилемма: нарушить или государственный закон, или священный народный обычай. В XIX в. у горцев вместо кровной мести применялась выселение виновного из родного селения временно или на определенный срок.(67)
В настоящее время лучшим способом борьбы против родовой мести считалось разъяснение ее нелепости и замена ее выкупом и извинениями. Из мер административных и судебных лучше всего применять показательные суды и высылку всех соучастников. В 1927 г. ЦИК Чечни создал специальную примирительную комиссию. Она ездила по селениям Чечни, беседовала с людьми, являвшимися кровниками и добивалась того, чтобы они братски пожимали друг другу руки при стечении всего народа в знак забвения прошлого. Согласно адату виновная сторона устраивала примирительное угощение, на которое приглашала семью потерпевшего. За один год комиссия рассмотрела 80 таких дел кровников из селений Шалинского и Урус-Мартановского округов. С тех пор подобных конфликтов в этих селениях не было.
Во время закладки гидроэлектрической станции в Гизельдоне между заместитетелем председателя Северо-Кавказского Крайисполкома том.Мамсуровым и его кровниками произошло любопытное примирение. Мамсуров был приглашен за стол, за которым уже сидел член "вражеского" ему рода. Горцы поднесли своему "большому земляку" хлеб-соль. Однако гость сидел за столом не веселый, мрачный. Его кровнику тоже было не по себе. В разгаре радостной беседы по случаю великого строительства, кровник подымает рог с пивом и говорит, обращаясь к Мамсурову: "Я вижу, как печаль грызет твое сердце! Мне тоже стыдно, дорогой наш гость! забудем же об этом глупом деле, начатом не нами. Ahadu (довольно) радостно подхватили все собравшиеся..." Примирение состоялось.
Однако вернемся к описанию кровной мести в междуродовых отношениях. Человек, совершивший убийство, немедленно вместе со своими родственниками по отцовской линии скрывался в доме князя. Последний, согласно адата, должен был взять их под свою защиту и покровительство. Собрав своих узденей и эмчеков (аталыков) он стремился предотвратить ответное кровомщение. В дом князя и к потерпевшим приходили односельчане и знакомые с выражением соболезнования и пожеланиями "да ниспошлет бог свой мир". Родственницы убийцы держали в доме князя "яс" - оплакивали убитого и проклинали и поносили своего родственника убийцу. Сам же князь, выждав окончание дней "яс"по убитому, посылал для переговоров о примирении туда своего кади и двух "тамаза" ( почетных стариков), которые предлагали выселить убийцу далеко за пределы родного аула (канлы). Посланные ходили несколько раз к родственникам убитого и вели переговоры об "алыме", т.е. выкупе за убийство. Алым с дыма, т.е. с родни, кушающей из одного котла, был установлен в один баран. С дальних родственников алым брался в меньшем размере. Четвероюродный брат платил 60 коп., а более дальние родственники по 20 коп. Когда выкуп был собран, род убитого получал извещение, что "идем с алымом". Родственники убийцы с почетными стариками, кадием и князем во главе шли на "яс", или "тазият" (сидение мужчин). Перед этим у родственников убитого снимали все оружие, обучь и папахи и они шли на тазият, засучив шаровары выше колен. Когда эта процессия становилась невдалеке от родственников убийцы, то кади с алымом подходили к ней, оставив своих спутников на почтительном расстоянии. Его сопровождали князь и почетные сельчане. После обычного са-лам (приветствия), он произносил молитву (дуа) и проповедь и прошение о мирном жизни, затем он подходил к старейшему в роде убитого и поднося ему алым, говорил:" Этот алым дает такой-то князь". Беря алым родственники убитого становились лицом к родственникам убийцы. После этого считалось, что примирение состоялось. Горцы расходились со словами "да ниспошлет бог свой мир". Убийцу высылали из аула и он должен был остерегаться мести со стороны родственников убитого, или проделав только что описанную процедуру просить прощения для себя. Если родственник убитого убивал родственника убийцы, давшего алым, то он становился кровником самого князя. Такого канлы князя никто не принимал и не давал ему приюта у себя, он находился под бойкотом.

Убийца мог примириться и самостоятельно, но для этого требовалось несколько лет. Он должен был уплатить алым и всячески высказывать свое сожаление. Если же убийцу прощали сразу же после убийства, то похороны, поминки и памятник на могиле убитого делались на счет убийцы(68).

Мы видим, что выкуп кровной мести впоследствии стал производиться в присутствии и под контролем государственной власти (князя), став обычно-правовой нормой в подлинном смысле этого слова. Затем к выкупу в пользу потерпевшего рода присоединялся и выкуп в пользу князя. Данные юридические нормы народов Северного Кавказа сходны с теми, о которых мы знает по Русской Правде ("вира" и " головщина").

Испытывая влияние русских, процесс отмирания кровной мести на Кавказе пошел не совсем тем путем, как в другим странах. Обыкновенно это происходило следующим образом: неупорядоченная расправа с обидчиком заменялась упорядоченным государственным поединком, т.е. "полем". Такое " поле" было у всех восточных народов. Арабский писатель X в. Ибн-Даст оставил нам следующее описание такого "поля": "Окончательное решение дела представляется оружию... На борьбу родственники тяжущихся приходят вооруженными и выстраиваются. Тогда соперники вступают в бой, и одолевший противника считается выигравшим спор". Со временем кровная месть переродилась в поединок, т.е. месть под надзором государства была заменена местью со стороны самого государства, уголовным наказанием. Известно, что у славян был следующий обычай: если желала девушка или вдова, то ответчик должен стать был по пояс в яме с мечом и большим щитом и обороняться в таком неудобном положении. Государство само определило способы кровомщения и делало его осуществимым даже для женщины. Постепенно из кровомщения под руководством государства выработалось государственное уголовное наказание.

При образовании государственности еще долгое время сохранялись пережитки родовой организации и кровной мести. Так, по законам Драконта в Асринах родственники убитого должны были выступать на суде в качестве обвинителей против убийц. Обвинение на суде рассматривалось как способ осуществления кровной мести. Со временем на Кавказе месть из до судебной становилась судебной и после судебной. Причем на первых стадиях развития процессуального права осуществление приговора возлагалось на самого пострадавшего и на его сородичей.

В процессе превращения кровной мести в право обвинителя перед судом, как органом государственной власти, можно проследить следующие ступени: 1)кровная месть всех членов рода убитого направлена против всех сородичей убийцы, 2)кровная месть ограничивается ближайшими родственниками убитого и его ближайших родственников, 3)замена кровной мести выкупом и символическим мщением ( приставлением меча к груди убийцы), 4)трансформация кровной мести в обязанность быть обвинителем в суде. Первая стадия имела место в эпоху матриархата и патриархального родового строя. Вторая - в период распадения родов на задруги. Третья - на стадии далеко зашедшего разложения первобытно-общинного строя и последняя - в период становления уже ясно сформировавшегося государства с сильными пережитками в обществе родового быта.

Поскольку выкуп кровной мести был настолько велик, что было не под силу семье виновного и всему его роду его выплатить, некоторые роды связывались друг с другом присягой ("тхар-огг"), согласно которой они обязывались совместно участвовать в таких платежах. Род, член которого совершил преступление, должен был платить больше, чем союзный род. При совершении кровомщения "не было ничего, рыцарского, откровенного. Кровоместник обыкновенно убивал из засады, сжигал хлеб и сено враждебного ему рода, или задруги, поджигали ночью сакли, крали детей. Все это делалось скрытно, воровски, избегая опасности"(69).

На Кавказе ввиду того, что горцы были подчинены чужому государству, которое уже знало систему подробно разработанных уголовных наказаний, кровная месть была что называется загнана в подполье. Она стала чем-то тайным, преследуемым законом. Из нее родилось не уголовное наказание, а уголовное преступление. Тем не менее кровная месть была не только уголовной репрессией рода, но и способом защиты гражданских прав. С исторической точки зрения между гражданским и уголовным правонарушением нельзя проводить резкой грани. Одно и то же деление в одну эпоху влекло гражданско-правовую, а в другую - уголовно-правовую ответственность. Особенно убеждает в этом сравнительно-исторические изучения права и, в частности, анализ кровной мести, на что указывал еще Ф.Боас(70).

Ранее в своей статье "Изучение обычного права кавказских горцев" мы подробно останавливались на различных теориях кровной мести - теории эквивалента, защищаемой очень многими (А.И. Дирром в западноевропейской литературе и Е.В.Пашуканисом в русской)(71), теории устрашения, родового террора, теории инстинкта мести, защищаемой Штейнметцом и другими исследователями(72). Представители первой из этих точек зрения подчеркивают, что при кровной мести принимали во внимание не злую волю обидчика, и не степень его общественной опасности, а тот имущественный вред, который он нанес своим действием. Еще Н.Ф. Грабовский указывал, что все обычаи ингушей направлены на получение потерпевшим материального вознаграждения. А.И. Дирр отмечал, что горцы при совершении кровной мести стремились получить эквивалент потерь, нанесенных враждебным родом, или причинить ему равнозначный ущерб. В доказательство этого автор привел много примеров причин возникновения кровной мести. Так, если из-под ноги коровы, принадлежащей одному роду упал камень и разбил голову члену другого рода, шедшего под горой, на которой паслась корова, или кто-либо разбился, упав с лошади, испугавшейся собаки, принадлежащей члену другого рода. Е.Б. Пашуканис утверждал, что подобные примеры ясно показывают, что дело было не столько в возмездии за злое дело, сколько в получении эквивалента и отсюда он делал вывод, что будто уголовное право возникло при меновом хозяйстве, когда выработалось понятие эквивалента. Древнебиблейское правило - око за око, зуб за зуб, хорошо выражает этот принцип эквивалента. На первый взгляд эта точка зрения может показаться убедительной, тем более, что к приведенным примерам можно добавить еще несколько сообщенных мне аспирантом Северо-Кавказского Горского института Эльбрусов Исламовичем Хадарцевым. Так, на военно-осетинской дороге рабочие сбрасывали с горы срубленные деревья. Одним из этих бревен был убит проходивший горец. Бросавшие бревна не могли считаться виновниками в его смерти, так как они прокричали, как полагается по обычаю, три раза предупреждение. Поэтому было решено, что ответственным должен считаться хозяин бревен, хотя он даже не был на месте происшествия. Между тем старики-осетины в Алагирском ущелье уверяли меня, что за случайное убийство по их обычаям полагается не кровная месть, а только некоторое участие в возмещении вреда. По их словам, за случайное убийство нельзя убивать, а надо взять только деньги или скот, и в количестве меньше, чем за кровь(73).

Эти данные не подтверждают теорию эквивалента и не дают основания впадать в вульгарный экономизм. Дело в том, что кровная месть вызывалась многими причинами и постепенно претерпевала значительные изменения. Несомненно, в кровной мести были чисто инстинктивное, рефлекторное проявление чувства мщения, было в нем и стремление запугать членов другого рода, чтобы им не повадно было совершать преступления по отношению к данному роду; был в ней и чисто религиозно-мистический, чуждый нам элемент. Психологию первобытных людей нельзя объяснять с точки зрения нашей психологии. Поступки их нельзя логизировать. Как совершенно правильно указывал М.М. Ковалевский, кровная месть являлась исполнением религиозной обязанности, долгом по отношению к мертвому. Кавказец мстил убийце, так как этого требовала тень убитого.

Как отмечал Р.Иеринг, "дух древнейшего права - есть дух мщения, удовлетворения за каждую случившуюся несправедливость. Не только за умышленную или велением совершенную, но и за неумышленную или неведением совершенную несправедливость. Суровое чувство права видит в каждом оспаривании или задержке права личное оскорбление, преступление и требует соответственно этому не только простого признания, или восстановления права, но кроме того, личного удовлетворения, наказания противника. Кара следует в древнейшем праве за всеми нарушениями права, все равно, объективны ли они только, т.е. таковы, что при них на противника не падает субъективно никакого упрека и вполне отсутствует сознание или намерение нарушить чужое право, как например, при добросовестном обладателе чужой вещи, который проигрывает процесс виндикации, или же они в то же время заключают в себе субъективную несправедливость. Неоспоримо, что наказание во всех этих случаях отправляет в то же время функцию вознаграждения убытков"(74).

По мнению первобытного человека, всякая смерть была чем-то в корне неправильным, неестественным, несправедливым действием какой-то злой силы и потому всегда надо было найти виновного и отомстить за нее. По справедливому указанию В.Г.Тан-Богораза, «первобытный человек не понимает, не признает естественной смерти. Смерть - это убийство. Убийство совершает враг, зримый или незримый, видимым оружием из камня или железа или невидимым колдовством»(75). Кому-то необходимо было мстить. Поэтому если нельзя было виновными признать рабочих, сбросивших бревно, то надо было мстить хозяину бревна, иначе смерть останется не отмщенной и покойник сам начнет мстить, но уже своим родичам, не отомстившим за его смерть. Убитый мучается на том свете в аду, пока не отомстят его убийце за кровь. Если кто-либо умер от болезни, то надо искать, кто наколдовал эту болезнь. Тейлор указывает, что австралийцы не признавали естественной смерти и искали с помощью колдуна ее виновника среди живых. Рано или поздно они "находили" таких "виновников" и мстили им. Такова одна из главных причин злобной ненависти между племенами, которая поддерживала дикарей в непрерывных опасениях и беспокойстве(76). У горцев Северного Кавказа это, конечно, значительно ослаблено. Ко времени завоевания их русскими остались только пережитки таких воззрений на смерть как на следствие чьей-то злой воли. Если никак нельзя найти виновника среди людей, то виновником является нечистая сила - шайтан. Когда горец был тяжело болен, то ему не давали спать, чтобы тайный враг не смог подкрасться к нему сонному и не похитил бы его душу. Перед саклей тяжело больного махали шашками в надежде зарубить шайтана.

Надо было всегда защищаться и мстить. Таков был девиз горца. Но когда? кому? как мстить? Существовали сложные правила совершения мести. Чтобы месть была не произвольной, следовало строго установить на кого, кем и когда она должны быть направлена. Причем здесь опять-таки была не важна субъективная, а объективная вина. Но на кого падала такая формальная ответственность, кого надо было избрать в качестве искупительной жертвы?

В своем интересном дневнике даргинец Хаджи-мурат Амиров рассказал, как он был осужден на так называемом диван-хане, джамааате, за якобы совершенное им убийство и ему объявили канлы. Позже обнаружилась его невиновность и он обратился к суду со следующим заключением: "К кадию и джа-маату божие благословение и его милости. В 1283 г. гиджры (по магометанскому счету) был убит около моего дома житель нашего славного аула. Меня обвинили в убийстве, хотя моя вина не была доказана, но сорок родственников убитого принесли присягу на Коране, что никто иной, как я убил его. Я был объявлен убийцей (дужван) и присужден к 15 годам канлы. Кроме того я принужден был отдать родственникам убитого (да успокоит Аллах его душу) трехлетнего быка и заплатить штраф. Но в прошлом году житель нашего аула показал, что я не был убийцей. Поэтому я прошу высокий Джамагат разрешить мне возвратиться домой. Да сохранит Аллах вас в благоденствии и счастии. Аминь"(77). Кади поставил это прошение на обсуждение." Мы должны соблюсти адат, - сказал один из судей, - наш адат не позволяет нам удовлетворять подобные просьбы. Кого поставлено на основании присяги на коране считать убийцей и канлы, тот потом не может быть оправдан, что бы не произошло. Иначе поступить было бы святотатством; это значило бы, что клятва не является бесспорным доказательством". Поэтому суд постановил: "Кто однажды признан канлы на основании клятвы 40 родственников, тот должен считаться убийцей, до истечения срока изгнания, хотя бы затем и было установлено, что он не убийца(78). Как указывал А.И. Дирр, вопрос был не в том, кто являлся виновным, а в том, кто должен был отвечать. В родовом строе отвечали отнюдь не те, а часто и совсем не те, кто проявлял злую волю.

Понятие вины у горцев первоначально заменялось понятием объективной ответственности. Отвечали члены рода убийцы, хотя бы они что называется ни сном, ни духом не были повинны. До последнего времени у осетин, как указывали мне старики в Касарском ущелье, искали не виновника, а лучшего, самого уважаемого члена враждебного рода. Поэтому, если убийца - презренный человек, то он мог чувствовать себя в безопасности. У осетин нельзя было прекратить родовое преследование путем изгнания из своей среды убийцы. У осетин не существовало понятия индивидуальной вины. Виноват был всегда род и отвечал он, хотя бы сам презирал того, кто навлек преследование против данной фамилии. У кабардинцев дело обстояло немного иначе. Они мстили преимущественно виновнику. Тем не менее ни у одного горского племени идея мести не покоилась на идее личной ответственности и наказания именно виновника. Этим объясняется и правило, что женщине нельзя было мстить, а за ее поступки отвечали ее родственники-мужчины. Если же убийца не был известен, то за преступление отвечал тот, кого по формальным основаниям можно было считать убийцей. Чтобы месть не была слепой, обычай установил - кто, где и когда должен считаться ответственным. Согласно адат Даргинского округа подозревать в убийстве можно не большее число человек, чем ран на убитом. Нельзя высказывать за одну рану подозрение на нескольких человек, и потому, если подозреваемый оправдался, то нельзя было обвинять никого больше, хотя бы и открылись обстоятельства, уличающие кого-либо другого(79). В некоторых округах, как например, в Гунибском, можно было подозревать трех человек. Если двое из них оправдывались, то виновным считался третий. Когда кровная месть стала заменяться уплатой алыма, то была установлена целая шкала такс.

Как отмечал А. Пост, "мало по малу развивающийся выкуп кровной мести и лишение мира ведет к замечательному явлению, а именно, к системе композиций, которая всюду на земном шаре соответствует переходу от господства союзов мира к государственности. Всякое преступление может быть выкуплено уплатою определенной пени. Так, у реджангов на Суматре все наказания могут быть выкуплены деньгами. У мангышских трухменов все тяжбы прекращались наложением денежных пени, или вознаграждением скотом; ни телесных наказаний, ни смертных казней там не существовало. Калмыцкий Хан-Галдан весь основан на системе композиций; в сущности он заключает лишь пени"(80).

За мужчину полагалось платить больше, чем за женщину, за представителя высших сословий - больше, чем за представителя низших сословий. Между размером уплаты за обиду (выкупом кровной мести), размером калыма и размером выкупа в случае пленения было строгое соответствие. Чем знатнее был род, тем дороже надо было платить за обиду, нанесенную его члену, тем больших размеров достигал калым за невесту из этого рода и тем дороже брали за выкуп за освобождение племенного члена этого рода. При этом имелась в виду не только материальная выгода, но и престиж рода. Известен случай, когда осетины селения Тиб потребовали от сородичей крупного дигорского феодала Гетагоза Туганова 36 коров за освобождение его из плена, однако Туганов крайне обиделся, что за него просят такой маленький выкуп. "Во что бы вы оценили голову моего кавдасара?" - с негодованием спрашивал он. "Мой кавдасар и то дороже оценивается, а я ведь алдар", и когда по его требованию выкупная плата с него была увеличена до 54 быков, он остался доволен.

По Русской правде за кровь бояр платится 80 гривен, за смердов 40 гривен. Но в Московской Руси, где служебное положение ставилось часто значительно выше сословной принадлежности бывали случаи, когда за "бесчестие раба, находившегося на службе, взыскивался больший штраф, чем за бесчестие свободного крестьянина и даже чем за бесчестие черного городского человека. Так согласно Царского судебника за бесчестие крестьянина полагался один рубль штрафа, столько же как за бесчестие черного городского человека, или боярского человека молодшего (т.е. холопа последнего разряда), между тем за бесчестие боярского доброго человека (холопа высшего разряда), назначался штраф в пять рублей(81). Любопытна такса в собрании законов грузинского царя Вахтанга: статья 26 - "на удовлетворение за кровь по убиении первейшего князя определяется 15300 руб., столько же за кровь епископа, а митрополита пятой частью менее того", статья 27 - "за кровь среднего князя, который обыкновенно ниже первейшего -7680 руб. Столько же за кровь епископа и за родственников первейшего князя..., статья 323 - "за кровь крестьянина -120 руб.»(82).

Однако возвратимся к народам Северного Кавказа. Большую роль у кабардинцев при определении размера выкупа играло то, кто являлся убийцей - мужчина или женщина, уздень или простой горец. Интересно, что разные члены рода, к которому принадлежал преступник, должны были отвечать не одинаково. Горцы начали различать степень вины и ответственности. За некоторые наиболее оскорбительные преступления считалось позором требовать выкуп, за них надо было мстить.

Материальная компенсация всегда сопровождалась моральной компенсацией - извинениями и унижениями. Обряд извинений был очень сложен и в разных местах далеко не одинаков. Обычно виновник шел на могилу убитого или во двор его с приношениями. К его груди приставлялось ружье или кинжал и спрашивали: не так ли властны над ним теперь родственники убитого, как был он властен над ним, когда совершал преступление. У некоторых народов, и отчасти у кабардинцев, выкуп мог носить и чисто символическое значение. Так, родственники убитого давали родственникам потерпевшего на время лучшую лошадь, которую они дарили затем князю, а последний, в свою очередь, возвращал ее собственнику. Тем не менее в большинстве случаев выплата была реальной. Порядок ее совершения описан рядом авторов.

Канлы должен был до прощения не стричь волос и не бриться. Если преступницей была женщина, то вместо нее можно было мстить ее мужу, или отцу, или брату. За поранения и имущественные преступления мщение производилось менее настойчиво, выкупная такса была ниже, извинения не так унизительны. Расходы на лечение возлагались на виновника. Существовала особая такса за повреждение каждого члена.

Первоначально выкуп, несомненно, возник не из идеи получения эквивалента за причиненное зло, не из мысли о возмещении убытков, а из желания мстить. Не имея возможности направить свою месть против личности преступника, мститель захватывал его имущество. Еще в договоре Ольги с греками мы читаем:" Аще ли убежит сотворивший убийство, до еще не будетдомовит, да часть его, сиречь иже его будет по закону, да возьмет". Но первоначально захват имущества отнюдь не заменял расправу над личностью обидчика: и после захвата имущества истец, нашедший убийцу, вправе был сделать его своим рабом или убить. "Установление размера головничества,- пишет М.М. Ковалевский, вовсе не предшествовало, как думают некоторые историки, решению вопроса, очевидно, столь же неразрешимого для древнего человека, как и для современного. Лишение жизни, или чести, как самый тяжкий вид обид, вызывало неограниченность мщения, т.е. убийство виновного, а если оно по обстоятельствам было невозможно - совершенное его разграбление, т.е. захват мстителем всего "барамта" - имущества обидчика"(83).

Мы не будем здесь приводить разные таксы за различные преступления и причинения вреда, установленные в разных местах Кавказа, так как они чрезвычайно разнообразны. Кроме платы со стороны главного виновника, обычно п ...